— Это еще почему? — Крамли оживился и схватил карточки. — Как так?

— Странно, но все эти женщины, с разными фамилиями, положены в одну и ту же гробницу, мемориальное сооружение с восьмью полками для упокоения восьми членов одного семейства.

— Но они не принадлежали к одной семье! — заметил Фриц.

— Странно, — сказал Грей. — Непонятно.

Я вскочил, словно громом оглушенный.

— Погодите, — прошептал я.

Фриц, Крамли и Генри обернулись ко мне. Грей поднял свои белоснежные брови.

— Да-а. — Он сделал из этого слова два долгих слога. — Ну?

— Гробница? Фамильный склеп? На портике должно быть имя. Имя, высеченное в мраморе?

Грей просматривал карточки, мы ждали.

— Раттиган, — сказал он.

— Вы уверены?

— За всю…

— Да, знаю! Повторите имя! Мы все затаили дыхание.

— Раттиган. — Холодный голос служащего исходил изо рта, похожего на стальной капкан.

Мы выдохнули. Наконец я сказал:

— Они не могут все находиться в одном этом склепе.

Грей закрыл глаза.

— За…

— Знаю, знаю, — быстро проговорил я. И уставился на своих друзей.

— Вы думаете о том же, о чем и я?

— Господи Иисусе, — пробормотал Крамли. — Черт возьми. Не покажете ли, как пройти к гробнице Раттиган?

Грей нацарапал в блокноте карту.

— Найти проще простого. Перед гробницей свежие цветы. Дверь открыта. Завтра состоится заупокойная служба.

— Кого хоронят?

Мы ждали с закрытыми глазами, угадывая ответ.

— Раттиган. — Грей слегка заулыбался. — Некую Констанцию Раттиган.

ГЛАВА 45

С неба лились такие потоки, что кладбища не было видно. Взбираясь в небольшом электромобильчике по склону, мы различали только памятники по сторонам дороги. Тропа впереди была скрыта ливнем. На коленях у меня лежала карта, помеченная стрелкой, с названием участка. Мы остановились.

— Это здесь, — сказал Крамли. — Сады Азалий? Шестнадцатый участок. Неопалладианское сооружение.

Завесу дождя отдуло ветром, и в свете молнии мы увидели изящную гробницу с палладианскими колоннами 122 по обе стороны высокой металлической двери, которая стояла нараспашку.

— Если захочет на выход, — сказал Генри, — она вышла. Или пригласит народ войти. Раттиган!

Дождь приостановился, отодвинулся под напором ветра, склеп ждал, пока по границам кладбища прокатывался гром. Открытая дверь тряслась.

Крамли заговорил себе под нос:

— Господи Иисусе! Констанция хоронила себя. Имя за именем. Год за годом. Покончив с одной работой, одним лицом, одной маской, она брала внаем могилу и упрятывала себя туда. А теперь, чтобы, возможно, получить работу у Фрица, она заново убивает все свои прежние «я». Не ходи туда, Уилли.

— Она сейчас там, — сказал я.

— Вот хренотень, — буркнул Крамли. — Чертова интуиция?

— Нет. — Я содрогнулся. — Чертово подозрение. Ее нужно спасать. — Я выбрался из машины.

— Она мертва!

— Все равно я ее спасу!

— Черта с два! Ты арестован! Полезай назад!

— Ты, конечно, представитель закона, но ты мой друг.

Меня залили холодные струи.

— Да пропади все пропадом! Давай! Беги, придурок! Мы внизу подождем. Чтоб меня разорвало, если я останусь здесь наблюдать, как из чертовой двери вылетит твоя оторванная башка. Ищи нас внизу! Будь ты проклят!

— Подожди! — крикнул Фриц.

— Черта с два!

Фриц кинул небольшую фляжку, она попала мне в грудь.

Пока я, дрожа под ливнем от холода, смотрел на Фрица, Крамли с руганью вылез из машины. Мы стояли среди обширного похоронного поля, с открытыми железными воротами и открытой дверью склепа; дождь грозил вымыть из земли гробы. Я закрыл глаза и выпил водку.

— Готов, нет ли, — произнес я. — Пора.

— Проклятье, — буркнул Крамли.

ГЛАВА 46

Ночь была темная, грозовая.

Боже, подумал я, опять?

Топот. Крик. Молния, гром, ночь, несколько суток тому.

И вот, боже, все повторяется!

Хляби небесные разверзлись, дождь стоял во тьме стеной, рядом со мной была холодная гробница, а там, глубоко во мраке, — кто-то безумный, а может быть, и мертвый.

Стоп, сказал я себе.

Прикосновение.

Скрипнули внешние ворота. Взвизгнула внутренняя дверь.

Мы стояли в дверном проеме мраморной гробницы; солнце скрылось безвозвратно, дождь зарядил навечно.

Было темно, только мерцали на дверном сквозняке три голубые вотивные свечечки. 123

Мы глядели на саркофаг, расположенный справа внизу.

На нем значилось имя Холли. Но крышка отсутствовала и внутри было пусто, если не считать слоя пыли.

Мы посмотрели на следующую по высоте полку.

Снаружи, под дождем, сверкнула молния. Заворчал гром.

На следующей полке было высечено в мраморе имя Молли. Но и в этом саркофаге зияло пустое нутро.

Дверь у нас за спиной заливало дождем, а мы тем временем перевели взгляд на верхнюю и соседнюю с ней полки с мраморными вместилищами. Увидели имена Эмили и Полли. Один саркофаг точно был пуст. Дрожа всем телом, я потянулся к верхнему саркофагу. Мои пальцы не нащупали ничего, кроме воздуха.

Холли, Полли, Молли и Эмили, но вспышки молнии не явили нам ни одного тела, никаких останков.

Глядя вверх, на последнее вместилище, я встал на цыпочки, но тут где-то вдалеке раздался чуть слышный вздох и вроде бы плач.

Я отдернул руку и посмотрел на Крамли. Он поднял глаза на последний саркофаг и наконец произнес:

— Все в твоих руках, стажер.

Наверху, во мраке, кто-то еще раз вздохнул и замолк.

— Ну ладно, — сказал Крамли, — все на выход.

Все отступили наружу, под шелестящий дождь. Крамли оглянулся в дверях на свое безумное чадо, протянул мне фонарик, кивнул на прощанье и скрылся.

Я остался один.

Отступил. Уронил фонарик. Ноги подо мной подламывались. Чтобы его нашарить, понадобилась целая вечность; сердце колотилось в унисон с трясущимся лучом.

— Ты, — прошептал я, — там.

Господи, что значили эти слова?

— Это я, — сказал я тихо.

Повторил громче.

— Я тебя искал.

— Да? — пробормотала тень.

Дождь за спиной падал сплошной завесой. Мерцали молнии. Но гром по-прежнему молчал.

— Констанция, — обратился я наконец к темному силуэту на высокой полке, окутанной тенями дождя. — Послушай.

Я назвался.

Молчание.

Я снова заговорил.

О господи, подумал я, она и в самом деле мертва!

Хватит, черт возьми! Выходи! Едва заметный поворот, пожатие плеч — но свершилось. Тень с безличным лицом оживилась — всего лишь быстрей задышала.

Я ее не слышал, а скорее чувствовал.

— Что? — с придыханием шепнула она.

Я воспрянул духом, радуясь всякому признаку жизни, всякому ее биению.

— Меня зовут… — Я повторил свое имя.

— О, — пробормотал кто-то.

Это заставило меня шевелиться быстрей. Я отклонился от дождя, навстречу холодному воздуху гробницы.

— Я пришел тебя спасти, — прошептал я.

— Да?

Это была всего лишь комариная пляска в воздухе, неслышная, нет, не здесь. Разве покойница может говорить?

— Хорошо, — прозвучал шепот. — Ночь?

— Не спи! — крикнул я. — А то не вернешься! Не умирай.

— Почему?

— Потому. Потому что. Я так говорю.

— Говори. — Вздох.

Господи, подумал я, говори что-нибудь!

— Говори! — произнесла бесплотная тень.

— Выходи! — пробормотал я. — Это место не для тебя!

— Нет. — Легчайший шелест.

— Да!

— Для меня, — дохнула тень.

— Я помогу тебе выбраться.

— Откуда? — спросила тень. И, в паническом страхе: — Их нет! Они исчезли!

— Они?

— Исчезли? Они должны были исчезнуть! Исчезли?

Наконец в темную землю воткнулась молния, гробницу стукнул гром. Я повернулся, глядя на каменные луга, холмы из блестящих плит, с которых струи дождя смывали имена. Плиты и камни зажглись от небесных огней и сделались именами на зеркальном стекле, фотографиями стенах, записями на бумаге, но вот имена и даты на стекле поплыли, снимки посыпались со стен, в проекторе заскользила пленка, на серебристом экране внизу, в десяти тысячах миль отсюда, заплясали лица. Фотографии, зеркала, пленки. Пленки, зеркала, фотографии. Имена, даты, имена.